У Насти коротко подстриженные волосы, низкий голос и крепкое рукопожатие. Она ветеранка российско-украинской войны, военный картограф и аэророзведчица.
А еще она публично говорит о своей гомосексуальности и считает себя националисткой, несмотря на общеизвестное агрессивное отношение ультраправых к представителям ЛГБТ-сообщества, передает hromadske.
С января по сентябрь 2015 года она была на фронте. А в июне 2019 шла в колонне военных на Марше равенства в Киеве. Сейчас Настя тренирует ветеранов, играет в музыкальной группе и много путешествует.
Мы встретились с ней, чтобы выяснить, каково это – быть женщиной на войне, ветеранкой в гражданской жизни и отстаивать стигматизированную в украинском обществе гомосексуальную идентичность.
О том, существует ли дискриминация женщин на фронте, как относятся к военному прошлому ее партнерши и в какой поддержке нуждаются ветераны – читайте далее в разговоре.
Текст подготовлен в рамках проекта «Жизнь других» с Татьяной Огарковой, где мы рассказываем о людях с различными жизненными траекториями, выборами и ценностями.
***
По официальным данным, в Украине более 25 000 женщин служат в армии, что составляет почти 23% от общего количества военнослужащих ВСУ. Настя в эту статистику не входит – ее военный опыт ограничен 2015-м годом и связан с добровольческими батальонами.
Никто точно не знает, сколько в Украине гомосексуальных людей, но учитывая западные исследования, несколько процентов любого общества гомосексуальные. В случае Украины счет пойдет на сотни тысяч. Настя в эту статистику тоже не входит – просто потому, что Украине нет такой статистики.
В то же время, есть и другая цифра: Настя была одной из тех трех десятков ветеранов, которые осмелились выйти на Марш равенства в Киеве в июне 2019-го. Это случилось впервые за всю историю прайдов в Украине, которая длится уже пятый год подряд. В этом году военные шли на Марше отдельной колонной, и большое количество телеканалов показали их лица и комментарии.
Настя рассказывает, что это было ее первое знаковое событие как ЛГБТ-активистки. Она настаивала на том, чтобы идти на марш под черно-красным флагом. Среди друзей, которые шли рядом в составе отдельной колонны, много других ЛГБТ-военных, исповедующих националистические идеи.
Когда мы встречаемся с Настей на террасе кафе в центре Киева, сразу становится понятно – эта женщина никому не даст себя в обиду. Резкая и энергичная, уверенная в себе и своих силах, она не чувствует себя дискриминированной. Она не боится, ведь она научилась останавливать комментарии в свою сторону одним взглядом. В то же время, признает – есть много других людей, кому повезло меньше. Именно поэтому она занимается ЛГБТ-активизмом в ветеранской среде и помогает другим.
Настя, вы женщина, ветеран войны, и при этом открыто и публично говорите о своей принадлежности к ЛГБТ-сообществу. Кроме этого, вы называете себя националисткой. Как это все у вас сочетается?
Как сочетается? Как сочетается в человеке карие глаза и нос – так и сочетается. Если человек воспринимает себя нормально, то ему легко жить. Если же не воспринимает или боится чего-то, тогда все не просто.
Именно на это и направлена моя деятельность. Знакомиться с большим количеством ветеранов, принадлежащих к ЛГБТ-сообществу. Я адаптировалась к гражданской жизни довольно быстро, но так было не у всех.
Мое восприятие моя ориентация с детства не была проблемой. Я пробовала разное, а в шестнадцать лет я окончательно все осознала.
Здесь нет драмы. Я абсолютно счастливый человек, у меня первые отношения были счастливые, взаимные. И поэтому я почувствовала, кто я. Конечно, тогда не было информации, что это нормально, и мы были еще детьми. Конечно, были и вопросы, но в то же время было большое доверие. У других людей этого нет. Поэтому я сейчас уже год занимаюсь активизмом.
А в школе не было вопросов?
В школе были постоянные драки! У меня были короткие волосы, я ходила с ребятами играть в футбол … На протяжении всех школьных лет был булинг, пока в десятом классе я друга не поставила на место: он тогда два этажа кровью залил. Тогда это и закончилось.
Если ты как-то отличаешься от общей массы, над тобой будут издеваться. Но если у тебя есть сила, то ты защищаешься. У меня была сила. У других не было.
Как родители воспринимали ситуацию?
Мама не знает. Точнее, у нас такая политика – do not ask do not tell ( “не спрашивают – не рассказывай» – прим. Ред.) Она знает прекрасно, она следит за моими новостями, я уже тысячу раз сделала неофициальный камингаут. То есть я заявляю о себе открыто. Мама видит все, но мы об этом не говорим.
Папы у меня нет. Папа у меня ликвидатор ЧАЭС, они с мамой разошлись. Дальнейшая судьба мне его неизвестна.
Об аэроразведке, дискриминации в армии и ПТСР
Как началась история с армией и почему? Я знаю, что вы учились на туристическом факультете …
Я училась на туриста! Это шутка, но мой стиль жизни – это путешествия.
Что меня привело в армию? Осенью 2014-го года я решила идти. Но куда идти и как? Солдатом? Ну, разве я солдат? Я не служила никогда.
Я не видела себя солдатом. Поэтому я решила применить то, что умею. У меня были фундаментальные знания в фотографии. В мобилизационных центрах я себя рекомендовала так: «Возьмите меня на полевого картографа, на инструктора».
А в мобилизационных центрах мне говорили прямо: «Девочка на фронт нам не нужна».
Когда я пришла в военкомат, там уже шла вторая волна мобилизации. Мне сказали, что мобилизованных достаточно. А картографический центр у нас один, и к нему так просто не попасть.
Поэтому я пошла в мобилизационные центры добробатов и, в конце концов, нашла волонтерскую организацию – «Картографическую сотню». Затем из нее возникла организация «Карт 100», я пошла в «Карт 100». Там мы печатали, оцифровывали, вели инструктажи, добывали линейки, компасы …
Мы сотрудничали с государственными учреждениями. А государственные учреждения в то время имели очень бедное оснащение и держалось все на волонтерских пожертвованиях, в которых участвовали мои друзья. Они покупали оборудование. Так все и началось.
Потом я позвонила Маше Берлинской, которая тогда училась летать на дроне. Говорю: я тоже хочу пилотировать дроны, я занималась картографией, хочу на фронт, а меня не берут. Маша дала мне телефон инструктора, а потом я еще пошла в центр, выучилась на оператора БПЛА (беспилотный пилотируемый летательный аппарат – прим. Ред.) Потом еще работала полевым картографом, уже непосредственно в боевых частях.
С какими частями сотрудничали?
Это «Карпатская сечь», 93-я бригада, 128-я горно-пехотная бригада, 28-я пехотная, «Донбасс». Это и ДУК, это и «Днепр», это и К1, это 75-Николаевская – много!
По времени – семь месяцев с января 2015 года по август – сентябре 2015 года. Время от времени возвращалась в тыл, в Киев. Поехали – слетали – сбили или поломались … Здесь, под Киевом, можно было все исправить, здесь и испытания проводили. Далее – снова можем ехать. Едем, летаем, делаем разведку по линии. Сделали, оцифровали, передали частям, снова поехали назад доукомплектовываться.
Какой была жизнь на фронте? Где вы жили, где приходилось ночевать?
Когда я приезжала в части, сначала это было так: «О, девочка приехала!». Чего приехала? Говорю – я такая-то. «Ну хорошо, вот там будешь спать …»
Из жесткого, где ночевать приходилось – это блиндажи в Песках вблизи окопов. Там окопы и блиндажи. Блиндажи прямо из дерева были.
Но в целом специфика моей работы такова, что оператору надо отдыхать, потому что глаза, потому что внимание, потому что управление. И мы ездили немного вглубь, от одного до пяти километров от линии фронта. Это еще не тыл, там обстрелы долетали. Но там можно было спать в тишине. И чтобы не влажно было. Ведь это была зима.
Однажды в гостинице ночевали в подвале. Ночью, когда начался обстрел, я как раз сидела расшифровывала. Ребята где-то гуляли, а я сама сидела в подвале: наушники воткнула и сижу, работаю. Слышу – гуц-гуц-гуц … Я наушники вынимаю, а там обстрел. И вдруг все заваливают в тот подвал – единственное место, где можно было спрятаться. Заваливают и говорят: «У нас здесь боекомплект стоит на улице. Если попадание будут, мы здесь гореть будем ». Пришлось бежать и носить те ящики с боеприпасами …
Всегда было такое восприятие – «девочка приехала»? Приходилось сталкиваться с дискриминацией на фронте?
Обычно «девочка приехала» заканчивалось через пять минут, когда я получала карту. Поэтому в принципе, дискриминации я не испытывала.
Но девушки, я общаюсь с другими, могли мне пожаловаться, что их по карьере задерживают, иногда сильно задерживают. Ограничивают. Я видела один случай в добробате – девушка, которая сейчас уже известная картограф, а тогда она мне рассказывала, что она фотографирует, но никто ее не берет. Там очень жесткий был командир.
И я ей говорю: «Слушай … Меня взял, потому что я специалист по картографии разведки. Так и ты скажи – вот я фотограф »… За 2-3 дня она так сказала, и ее взяли. Вывезли в Пески, нацепили на нее броник. Она поснимала, все были в шоке, замечательные кадры просто. И все, сейчас у нее официальный контракт.
Но такое отношение к женщинам, оно есть. Поэтому многое зависит от личного контакта.
Почему история с войском закончилась?
Почему закончилась? Потому что война – это вообще не для людей. И любой человек, который будет на фронте воевать долго, будет ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство – прим. Ред.), будет тянуть на войну. И меня тянуло на войну.
Поэтому я просто решила пожить гражданским жизнью. Плюс немного поутихли боевые действия. Где-то в августе 2015-го развели тяжелую технику, растянули «грады» … Я поняла, мне надо валить.
То есть это было ваше решение – все, я иду?
Да, мое решение! Я иду с войны, я хочу жить по-другому. Я приехала в Киев, позвонила подружке, заехала к ней в общежитие. Мы взяли вино, посидели, и решили ехать по Европе автостопом. Мы доехали до Гибралтара, я ехала в своих военных берцах, и там их постирала от военного пыли. Все.
УБД (удостоверение участника боевых действий – прим. Ред.) я не делала. Хотя предлагали, и сейчас предлагают. Не делаю, не переживаю, не знаю, не за тем шла …. Уже 5 лет прошло, зачем? Мне и контракт предлагали в 93-й бригаде … Контракт всем предлагали …
ПТСР – как он проявляется?
Когда ты в стрессе, ты просто слышишь выстрелы в голове. В День Защитника кто петарду хлопнул на Крещатике – ребята, по 16 лет, малолетки. Им по 11 лет было, когда война началась. Что они знают о той войне? Они петарды взрывают, а меня трясет …
Был такой период, когда я просто на диване лежала пластом. Недолго, но было такое бессилие, истощение. Война – это стресс для человека. Для любого человека, даже для самой сильной.
О Марше равенства, национализме и однополых отношениях
Как отреагировали бывшие собратья, когда увидели фото с Марша равенства?
Когда мы засветились на Киев Прайде, отвернулись, по-моему, двое. Один там что-то психанул, что даже написал. А второй просто молча удалился.
А как девушки, ваши партнерши, принимают истории с войны? Является ли это вообще предметом обсуждения?
Тяжеловато. Несколько девушек не то, что не воспринимали, но у них были другие взгляды. Не противоположные, конечно, но отличные. Им приходилось объяснять. Последняя моя девушка нормально воспринимала, но, мне кажется, что все же для гражданских людей это тяжеловато.
У меня проскакивают и шутки, и какие-то реакции агрессивные на определенное событие … Ну, кровь пролилась … Конечно, мирным людям не всегда удается понять. Поэтому мы сейчас с психологом над этим работаем. Трудно найти партнершу, которая бы полностью понимала до конца, что у меня в голове происходит.
Вы себя называете националисткой. Каково ваше определение национализма?
Да, я националистка. Национализм – это признание себя частью этой культуры, истории, это заинтересованность в изучении истории. Это поддержка украинской культуры, поддержка украинской молодежи.
Но национализм основывается на этнической принадлежности …
Представители других этнических групп могут быть нашими идейными союзниками. То есть, национализм – это объединение людей по этническому признаку, но это не враждебное отношение к другим. Если почитать «Кодекс националиста» времен ОУН, то там даже есть о том, что как ты наполовину еврей, но наполовину украинец, и считаешь себя Украинцем – ты украинец. Поэтому национализм не является шовинистической идеологией. Это идеология всеобщего объединения, развития, общего культурного вектора.
Для меня украинец – это не просто человек, который имеет украинский паспорт. Для меня украинец – это человек, который уважает свой дом и что-то делает для этого. Например работает волонтером. А если человек потихоньку с кем-то разговаривает, что под Россией было бы лучше .. Даже если у нее при этом будет украинский паспорт, то для меня этот человек, как украинец, умер. Это мое отношение.
Я не говорю, что у нас есть только один внешний враг – только Россия. Посмотрите, в Черновцах сколько людей под румын хочет.
У нас еще и враг внутри нас: глупость, необразованность, робость … Это внутренние враги, которые нас сдерживают в развитии нашей нации.
Вы называете себя националисткой, тогда как нередко можно увидеть довольно агрессивные выпады националистов в отношении ЛГБТ …
Так кто же финансирует! Так Мордор финансирует … Это делается для того, чтобы опорочить украинскую национальную идею, идею освобождения, идею идентичности Украины. Показать ее агрессивной, нацистской, опорочить ее. И кому это будет выгодно? Это будет выгодно нашему главному геополитическому врагу. Все.
Сейчас вы занимаетесь активизмом, связанным с поддержкой ЛГБТ среди военных. Почему это важно?
У человека, который является представителем ЛГБТ и военным, – двойной стресс. Сейчас мы делаем акцент на участниках боевых действий, а планируем работать и с ВСУ, и с Нацгвардией, и с полицией. Даже с железной дорогой! То есть в нашем фокусе – все, что касается стигмы человека в форме.
Я не могу назвать точную цифру, но нас объединилось около 50 человек. Тех, кто ЛГБТ в армии. У нас есть в Фейсбуке группа , называется «Военные ЛГБТ и наши союзники» . Это закрытая группа, но кто хочет, может смело присоединиться.
Кроме того, у нас есть наши союзники, которые могут быть и не быть ЛГБТ, но нас поддерживать – наших друзей-волонтеров, журналистов, психологов.
Сейчас у нас идет проект, в котором я веду группу «Равный – равному», его финансирует посольство Канады в Украине. Проект касается психологической реабилитации ЛГБТ-военных, военных-трансгендеров …
А еще я тренер. Я тренирую в зале, а это тоже важный момент реабилитации, который очень хорошо поправляет голову и помогает чувствовать, что ты не один.
