В трехлетнюю годовщину проведения референдума о государственной самостоятельности Донецкой и Луганской народных республик, после которого власти непризнанных ДНР и ЛНР объявили о суверенитете и попросились вступить в состав России, «Сноб» поговорил с россиянами, которые за эти три года уехали жить на Украину.
Референдум о самоопределении ДНР и ЛНР прошел 11 мая 2014 года. В бюллетенях был только один вопрос: «Поддерживаете ли вы акт о государственной самостоятельности народных республик?» Голосование шло на фоне силовой операции против «сил самообороны», в ходе которой применялись бронетехника и авиация. За три года против ДНР и ЛНР ввели санкции Европейский союз, Австралия, Исландия и США, Азербайджан ввел эмбарго, суверенитет республик признают только Россия и Южная Осетия; в состав России республики не вошли. Все то время, пока идут споры о необходимости введения визового режима между Россией и Украиной, поезда и автобусы ходят по расписанию, и россияне мигрируют на Украину, несмотря на обостренную геополитическую и общественную обстановку между двумя странами.
Михаил Савва, правозащитник, 52 года, Краснодар — Киев
Я был типичным врагом российского политического режима, хотя сам этого долго не понимал. До переезда в Украину работал в Кубанском госуниверситете, где создал кафедру связей с общественностью. Занимался защитой прав задержанных и заключенных, был зампредседателя Совета по правам человека при губернаторе Краснодарского края и работал в Южном региональном ресурсном центре, занимаясь развитием гражданского общества на Северном Кавказе. В апреле 2013 года меня арестовали по обвинению в мошенничестве. По словам сотрудников краевого управления ФСБ, на каждой из занимаемых мной позиций я расшатывал основы. Оказывается, я совсем не то писал, не тех защищал и создавал в регионе сеть враждебных власти некоммерческих организаций.
После восьми месяцев в следственном изоляторе меня перевели под домашний арест. Помню, как-то охранник скомандовал: «Савва, одевайтесь на выход!» Оделся — через час новая команда: «Никуда не пойдете!» Позже я узнал, что в Краснодар приехал депутат бундестага, в то время координатор правительства ФРГ по российско-германским межобщественным отношениям, Андреас Шоккенхофф (Andreas Schockenhoff). Он потребовал встречи со мной, но, видимо, ФСБ велело руководству СИЗО излишнюю демократию не разводить. Тогда Андреас провел в Краснодаре пресс-конференцию, на которой доходчиво объяснил, чем на самом деле является российская правоохранительная система.
Потом были четыре месяца под домашним арестом с браслетом на ноге — за преступление, которого я не совершал. Я не согласился с предъявленными мне обвинениями, не дал ни на кого показаний. На первом же заседании суда я рассказал о методах следствия, о тайных допросах и реальных причинах моего преследования. Два раза меня приводили в кабинет начальника следственного отдела УФСБ и требовали отказаться от своих слов. Я не согласился.
Когда стало понятно, что мне вот-вот предъявят новое обвинение, я уехал в Украину, где и живу с 2015 года. Сомнений в том, что нужно уезжать, не было — живым меня бы не оставили. У меня не было никаких других вариантов, кроме Украины — срок действия моего загранпаспорта истек, пока я был за решеткой, а получить новый, находясь под приговором, невозможно (на Украину тогда еще впускали по внутреннему российскому паспорту. — Прим. ред.). Я приехал в Киев и сразу признался, что моя цель — получение статуса политического беженца.
В сентябре 2015 года я получил этот статус. Найти жилье не составило труда — сложнее было с работой. Сейчас я на фрилансе — это беспощадная потогонная система, но я не могу позволить себе работать по найму: там низкие зарплаты, и я не смогу снимать жилье в столице. Зарабатываю тем, что хорошо знаю и умею: оцениваю социальные проекты и программы органов власти, разрабатываю системы мониторинга.
Кроме того, я член совета «Дома свободной России» — площадки, созданной для общения и консолидации российских эмигрантов в Киеве, которые хотят смены политического режима в России. Нужны ли русские Украине? Так вопрос не стоит. Примерно 17% населения страны — русские. Нужны ли Украине россияне? Сложный вопрос. Конечно, здесь есть люди с посттравматическим синдромом, ведь идет война, развязанная российским режимом. Но они выплескивают свое негативное отношение в основном в социальных сетях. Лично я пока ни разу не сталкивался с агрессией в свой адрес, хотя никогда не скрываю, что я россиянин.
Надеюсь, у меня хватит сил и на социализацию в Украине, и на политическую миссию. Я уехал из России не для того, чтобы просто спастись. Получив статус политического беженца в Украине, я отказался от такого же статуса в США, потому что моя задача — содействовать возвращению демократии и прав человека в Россию, а из Украины вести информационное просвещение россиян проще. И конечно, я постараюсь наказать тех, кто был причастен к фальсификации моего дела — во дворах кубанской столицы за все нужно расплачиваться.
Юлия Архипова, правозащитник, 23 года, Москва — Киев
В 17 лет я поступила на факультет прикладной политологии ВШЭ и во время учебы работала с Transparency International и Молодежным правозащитным движением. После окончания бакалавриата поняла, что в России с моим интересом к адвокации, борьбе с коррупцией и правозащитным НКО делать нечего. И в октябре 2015 года я уехала в Украину.
До переезда я была в Киеве несколько раз: и как турист, и как правозащитник. После одной из конференций, 30 ноября 2013 года, я сходила на Михайловскую площадь, где поговорила с митингующими и получила прививку от российской пропаганды. Мало кто был в тот момент озабочен евроинтеграцией: демонстранты говорили о правах человека, усталости от коррупции и вседозволенности полиции. Спрашивала, как они относятся к России и россиянам. Все тогда говорили, что к людям — хорошо, а вот действия российского правительства не одобряют.
Во время Майдана у меня появилось много друзей, которые впоследствии помогали мне с переездом, регистрацией и оформлением документов. Московские друзья не удивились моей миграции, поскольку прекрасно знали мою позицию по Майдану и всему, что происходило после. На прощальную вечеринку в одном из московских баров завалилась толпа младшекурсников с моего факультета и исполнила гимн Украины. Мама отнеслась к моему решению по принципу «чем бы дитя ни тешилось», а папа воспринял в штыки, поскольку круглосуточно смотрит «Россию-24».
Получить разрешение на проживание мне было нетрудно, поскольку мои родители родились на территории современной Украины, и это автоматически давало мне право на гражданство или постоянный вид на жительство. Я решила, что мне хватит и вида на жительство — гражданство нужно еще заслужить. Все-таки я приехала гражданкой страны-агрессора и чувствую ответственность за то, что Россия сделала с Украиной.
Долгое время я жила на накопленные деньги и на заработки от фриланс-проектов: жизнь в Киеве дешевле, чем в Москве. Потом мы вместе с Григорием Фроловым из Free Russia Foundation запустили проект EmigRussia, оказывающий гуманитарную и юридическую помощь политэмигрантам из России, а недавно открыли «Дом свободной России». Сначала проект EmigRussia был воспринят в штыки: многие думали, что мы будем массово ввозить в Украину россиян, которые будут получать украинское гражданство и поддерживать партии типа Оппоблока. Мы же помогаем беженцам, которым не меньше нас помогают сами украинцы, возмущенные тем, что миграционная служба отказывает людям в возможности не возвращаться в Россию, где им грозят репрессии. Многие не понимают, что беженцы не сидят на велфере из украинского бюджета. Мы находим союзников в украинских правозащитных организациях и среди народных депутатов, но, должна признать, Украина практически не дает гуманитарную помощь или статус беженца российским эмигрантам.
Я планирую еще поучиться в магистратуре и исследовать роль правозащитных организаций в политическом процессе в постсоветских государствах. Когда я смогу работать в этой сфере в России, возможно, даже преподавать, я вернусь на родину — но, боюсь, это произойдет нескоро.
Ирина Сергеева, программист, 36 лет, Краснодар — Николаев
После фальсификации результатов выборов в Госдуму 2011 года я стала задумываться о том, в какой стране мы живем. Тогда и началась моя протестная деятельность: я стала крутиться в политических партиях, координировать проект «Гражданин наблюдатель» в Краснодарском крае и участвовать в протестных акциях, за что и была несколько раз задержана. После победы Путина на выборах 4 марта 2012 года я и моя семья стали думать об эмиграции. Первым делом мы задали себе вопрос: куда мы хотим и куда мы можем? Хотели в США, Австралию, Германию или Болгарию — остановились на последнем варианте, так как именно эта страна подходила по климату, да и язык относительно простой.
Пока мы учили болгарский, делали загранпаспорта и тянули с переездом, в Украине случился Майдан. Мы с сестрой сразу подумали: зачем ехать в Болгарию, если есть страна, в которой люди говорят по-русски, у нас общий культурный бэкграунд — все же мы читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы? До переезда мы ни разу не были в Украине, языка не знали, ни родственников, ни друзей там не было. Знали только словосочетание из общешкольной программы: «Киев — мать городов русских». Вместо того чтобы снова тянуть резину, мы стали искать возможности: я попросила онлайн-знакомых прислать мне учебники украинского языка и поразилась тому, как много людей согласилось помочь и с изучением языка, и с правовыми вопросами, и с поиском жилья.
Осенью 2014 года я впервые полетела в Украину. Уже невмоготу было выслушивать мнения соседей по поводу политики Путина. Они жаловались нам, а мы им — на маленькие пенсии, на дорогие коммунальные услуги и лекарства. Но мы протестовали против этого, а соседи упорно голосовали за Путина и «Единую Россию».
С помощью знакомых из Facebook я сориентировалась в Киеве, а затем и в Николаеве, где я купила дом, и оформила все необходимые документы на украинском языке. Когда я забыла захватить в налоговую ксерокопии нотариально заверенных переводов моих справок, сотрудники сделали их совершенно бесплатно. Я спросила: «Скільки з мене?» — сотрудница взглянула на меня недоуменно: «Какие деньги? Мы же в налоговой!» Меня приятно удивило, что в Украине каждый госслужащий понимает свои обязанности и выполняет их добросовестно, как само собой разумеющееся. А ведь я была не в США или Германии, где качественное обслуживание — это норма, а в Украине, о которой только и слышишь, что там бандеровцы убивают детей и едят снегирей.
На первых порах было трудно из-за незнания местных реалий. Например, пока у вас нет вида на жительство, ни вы, ни ваши друзья или работодатель не могут переводить деньги на вашу банковскую карту. Но никакого дискомфорта я не чувствовала. Если украинец видит, что человек адекватно мыслит, работает, не пьет, не курит и с ним можно нормально пообщаться, то он с удовольствием идет на контакт, а затем вводит его в круг своих друзей и пытается помочь. Например, как только наши соседи узнали, что моя сестра — ветеринар, они сразу свели ее со знакомыми, чьим животным нужна была медицинская помощь.
Единственное, по чему я скучаю, — это «Икеа». В Украине есть люди, которые ввозят и перепродают икеевские товары, но самой «Икеи» нет. Само собой, скучаю по отцу, который остался в России и верит, что в Украине все — бандеровцы и преступники. Когда я ему говорю, что здесь все хорошо, он меня спрашивает: «Тебя перевербовали? Тебе заплатили?» Если он захочет к нам приехать и даже переехать, мы ему поможем, но сама я ни ногой в Россию.
Александр А., историк, 38 лет, Москва — Киев
До переезда в Украину я жил в Москве и работал в сфере среднего бизнеса, так что не понаслышке понимал, что происходит в экономике страны. В 2010 году я женился на гражданке Украины, общение с моими старыми друзьями и знакомыми постепенно сошло на нет, а в 2014 году и вовсе прекратилось. Мне стало просто неприятно находиться в отечественных социальных сетях из-за информационного «лая» касательно событий в Украине, да и на телевидении транслировали несусветную чушь. Я решил сменить обстановку: если всем нравится сходить с ума, то, пожалуйста, без меня.
Я переехал в Украину осенью 2016 года — мне надоело жить в «Северной Корее», как я теперь называю ту систему, которая процветает в России. Решение было запланированным — мы с женой рассматривали этот вариант еще в 2010 году. Организовала переезд моя супруга, а мне лишь пришлось разобрать свои вещи на «нужные» и «не очень нужные». Страхов и сомнений перед переездом не было: некогда было об этом думать. Кстати, я не считаю свой переезд эмиграцией — я просто живу там, где мне комфортно. Впервые я приехал в Киев в 2000 году — он мне сразу же понравился и поколебал мое убеждение, что Москва — самый лучший город на земле. Да и визуально сегодня Москва действительно не лучшая, особенно после «брусчаточных» стараний мэра Сергея Собянина.
На данный момент я ожидаю разрешения на проживание в Украине. Меня удивило дружелюбное расположение ко мне сотрудников миграционной службы, чем не часто балуют российские госслужащие. Жилье мы купили в Киевской области, на что потратили все семейные сбережения. Я по образованию историк, так что ищу работу в сфере публицистики. Может, здесь удастся заняться любимым делом за адекватную зарплату.
Киев сделал меня добрее. Меня окружают люди понятные, отзывчивые, простые — в самом хорошем смысле. Мне больше никто не напоминает на каждом углу, кто там наш, а кто чмо и за что спасибо деду. Я стал больше времени проводить на свежем воздухе, сбросил лишний вес, работаю над собой и полон новых идей. Сейчас пишу очерки о сравнении украинского и русского языков.
Для возвращения в Россию никаких предпосылок не вижу. Дело не столько в установившемся режиме власти, сколько в отсутствии перспектив развития России как гражданского светского общества. Украина же, как мне кажется, переживает сложный переходный период, но в ней есть движение.
Екатерина Макаревич, журналист, 33 года, Москва — Киев
До отъезда в Украину я работала телепродюсером на RenTV, MTV, телеканалах «Пятница», «Пик». Затем ушла с телевидения по политическим причинам и стала работать в фонде бывшего министра финансов России Алексея Кудрина. Но в какой-то момент я поняла, что больше не могу находиться в Москве: новые аресты, безумные законопроекты, внешнее давление и агрессия. Я устала кому-то что-то доказывать, пытаться что-то изменить в обществе, которое не хочет никаких изменений. Не Путин и не его система стали причинами моей эмиграции, а само общество, атмосфера в нем, культура общения между людьми.
В Украину я переехала в декабре 2015 года и сразу почувствовала какую-то свободу, гармонию; я снова научилась доверять. В России считается, что русские и украинцы очень похожи — братские народы же. А я увидела, что мы очень разные. Украинцы более открытые, доброжелательные, они все время смотрят тебе в глаза. Первое время мне казалось, что они меня «палят» — ага, русская.
Я родом из Саратова, но девять лет жила в Москве, где люди слышат только себя и дальше своего носа ничего не видят. В России ты либо встраиваешься в вертикаль, либо становишься изгоем, и если ты выбираешь первое, то тебе постоянно приходится доказывать свое право на личную внутреннюю свободу. В борьбе ты забываешь про чужую, становишься эгоистом и уничтожаешь в себе искренность и доверие.
Украина не Россия — поймите это, и тогда всем станет проще жить. Да, украинцы внешне похожи на нас, половина страны говорит на русском языке, но здесь другое отношение к власти, поэтому здесь критиковать правительство, митинговать и высказывать свое мнение — это нормально. Власть — это просто топ-менеджер, а не какая-то святая святых, как в России. Украинцы хорошо различают понятия «страна», «родина» и «государство». Если в России действует схема «Россия = Путин», то в Украине — «Украина = народ», а власть — она приходит и уходит. Особенно четко люди осознали это после Майдана.
Я редко встречаю предвзятость со стороны украинцев по отношении к себе. Наоборот, вижу интерес. В Украине уважительно относятся к тем, кто все-таки решает переехать в их страну, несмотря на всю пропаганду и ужастики, которые демонстрируют российские СМИ. Многие задают мне вопрос: как так получилось, что люди в России, имея такую тесную культурную и семейную связь с Украиной, поверили, что они все бандеровцы, убивающие детей? Почему люди поверили телевизору, а не личному общению с родственниками?
Сейчас между Украиной и Россией происходит разрыв — на ментальном уровне. Россияне не хотят понимать, через что проходит Украина. Война для них где-то там в телевизоре — для меня она тоже была далеко, когда я работала в Москве. Сейчас я вижу эту ситуацию в Авдеевке, вижу прощание на Майдане с погибшими, матерей и родственников тех, кто отдал жизнь за защиту территории своей страны. У каждого из этих людей кто-то погиб, но со мной — представительницей страны-агрессора — они общаются нормально. Каждый россиянин, когда он чего-то не понимает или чувствует себя жертвой в разговоре с украинцем, должен вспоминать о том, что тому сейчас в сто раз больнее.